Пригород мира - Егор Киселев

А вот тут следует познакомить читателя с еще двумя персонажами, которые, так или иначе, приняли участие в этом «драмкружке». Это два одноклассника Павла: Ярослав и Андрей. Они были весьма отстраненными людьми и в классах постоянно держались особняком, что сильно выделяло их из общего строя школы. Они производили впечатление интеллигентных молодых людей, но без лишнего пафоса. Блистали знаниями в разных дисциплинах и имели прочные позиции в жизни, как казалось Павлу. Одноклассники относились к ним со сдержанным интересом, так и не сумев, наверное, разгадать их до конца. Яр был человеком непредсказуемым и спонтанным. Павел относил это к сложности его внутреннего устроения, не вдаваясь при этом в подробности, чтобы не заблудиться в чаще его идей. Андрей же был тихим и спокойным человеком, хотя проявлял инициативу и лидерские качества, что оставалось для Павла загадкой. Андрей был скорее решительным человеком, нежели оратором. Он мало говорил, но действовал без колебаний, с явным пониманием, чего он хочет, и чего от него ждут.

В прошлом Ярослав и Андрей были хорошими друзьями, только последний год их дружбу разбавили связи с параллели. «Разошлись в интересах», – думал Павел. Они хорошо чувствовали себя в классе, понемногу общались со всеми, но вне школы почти ни с кем из класса не пересекались. К делам сложившейся компании оба отнеслись без фанатизма, что Павлу показалось хорошим знаком – он боялся, что его войнушка с Верой может задеть и Ярослава с Андреем. Пока же они, по мнению Павла, о масштабах происходящего не догадывались. Вера всегда успевала переключиться на общение с ними, успевала мило улыбнуться, чтобы никто даже и не подумал, что на самом деле происходит у нее в душе. Она была хорошей актрисой, но иногда не справлялась, на что, по правде говоря, никто не обращал внимания.

В какой-то момент Павел и вовсе отстранился, пытаясь делать вид, что его ничего не интересует. Хотя все видели, что ему приходится нелегко, что он чем-то озабочен, никто с расспросами не лез. А у Павла не было ни с кем из них доверительных отношений, и его постоянно преследовала мысль, будто он слишком много болтает. Обида, впрочем, подтачивала Павла, и иной раз он ловил себя на том, что планировал козни в ответ на выходки Веры. Через две недели тяжелых размышлений пришла и ему подходящая идея, которую тут же решено было реализовать.

Что мог придумать его болезненный ум в то время? Павел решил поразить всех своим уходом. Однако по-английски он уже уходил, желаемого эффекта это не возымело. Тогда он понял, что уйти нужно в самый неподходящий момент. И вот выдался шанс испробовать новую стратегию – суббота, конец учебного дня.

Павел нарочно задержался в классе. Он знал, что его будут ждать, поэтому в развалку спустился к гардеробу. Встретили его, как он и полагал, холодно. Но тем более Павел не торопился, если это вызывало негодование. Он спокойно поприветствовал ребят и не спеша подал номерок техничке. По дороге к остановке, однако, Павел не услышал ни одного слова от Веры. Она заметно нервничала, а Павел, напротив, подчеркнуто был в прекрасном расположении духа. Он ни минуты не сомневался в своей гениальной затее, ожидая только подходящего момента.

Уже повелось, что компания всегда занимала последние места в автобусе, чтобы можно было сидеть рядом. Именно эту традицию Павел и хотел нарушить. Он подошел к двери автобуса последним, демонстративно пропустив ребят вперед, но сам в салон не поднялся, а ехидно улыбнулся и коротко помахал удивленной Вере рукой. Двери закрылись, автобус тронулся, Павел запомнил его номер и помчался к другой остановке (прежде чем ехать в центр, автобус делал круг по району, и Павел рассчитывал перехватить его). Теперь, когда он вошел в этот же автобус втайне от всех, его план был реализован. Он ушел, громко хлопнув дверью. Только Ярослав его заметил, но Павел жестами попросил его никому ничего не говорить. Когда автобус остановился на нужной остановке, Павел вышел первым и с видом победителя ожидал остальных ребят. Он демонстративно подал Вере руку, но та, увидев его, на секунду опешила:

– Нет, ну вы видели это! – с надрывом воскликнула она. – Он еще и руку мне подавать смеет! Подлец, ненавижу тебя! – Она спрыгнула с подножки.

«Один-один», – подумал Павел. Он был очень доволен собой, несмотря даже на все последующие недовольные высказывания Веры. Ему нравилось, что ее это задело. По приходу в актовый зал, она далеко отсела и молчала весь день. Павел считал себя победителем.

Вера беспокоилась, что эта комедия, только безобидное начало, а дальше будет хуже. Она прекрасно понимала, что нужно делать, но колебалась, пытаясь каждый раз отсрочить принятое решение еще на неделю. Павел все также продолжал паясничать, и дальнейшее их противостояние становилось для Веры все тяжелее. Она решила действовать невзначай, решила импровизировать, поскольку иначе не могла. В одну субботу Павел застал ее очень бледной, она одевалась, не торопясь, была необычно тихой и даже не посмотрела в его сторону. Что-то сжалось в душе Павла, глядя на нее, он решил не начинать, подождать ее шага. Но никакого шага не последовало, Вера не проронила за весь вечер ни слова. На обратном пути Павел уже не сводил с нее глаз, казалось, он даже проникся этим ее безмолвным настроением. Что-то было в ее тишине пугающего, что-то такое, чего Павел раньше за ней не замечал. Он тихо спросил, все ли у нее в порядке, она неудачно попыталась улыбнуться и отрицательно покачала головой.

Павел вдруг почувствовал себя полным идиотом, ему стало невыносимо стыдно за свое поведение и отчаянно захотелось все исправить, хотя он решительно не знал, что сказать, и нужно ли вообще что-нибудь говорить. Он пошел ее проводить, хотя она того и не просила. Где-то в глубине души у Павла закралось чувство, что его присутствие рядом нежелательно. Эта нервозность лишь усиливалась, когда он думал, что Вера не обращает на него внимания. Они шли рядом, но как будто не вместе. Подходя к ее двору, Павел на миг замешкал, решив, что дальше идти уже нет смысла, вряд ли она позволит ему объясниться. Но у нее были свои соображения, ему пока непонятные. Вера вдруг резко остановилась и каким-то чужим, срывающимся голосом резко обратилась к проходящему мимо человеку:

– Молодой человек, помогите, он ко мне пристает, – она отвернулась от Павла и опустила голову.

– Что? – отозвался молодой человек, снимая наушники (это, как потом узнал Павел, был ее сосед по лестничной площадке, студент политехнического института).

Павла будто ошпарило. Он даже не заметил, как оказался в нескольких кварталах от ее дома, не заметил, как сжал кулаки, как с остервенением стиснул челюсти, что зубы чуть было не раскрошились от переполнявшей его злобы. Нет, он не видел ее слез, и теперь уже не хотел ничего о ней знать, он был полностью раздавлен.

Некоторое время после Павел все еще находился во власти какой-то странной, неизвестной доселе нервозности, единственное, что, наверное, мешало ему полностью выпасть в осадок – окончание полугодия, приближение новогодних каникул со всеми вытекающими отсюда последствиями. Но не смотря на то, что у них уже не было уроков, они с Верой еще встретились на новогоднем утреннике, в котором оба принимали участие. Справедливости ради стоит добавить, что теперь его присутствие здесь сделалось весьма мучительным, он уходил раньше всех и домой ехал один. С другой стороны, Вера ответила ему той же нервозной холодностью. При встрече ее бледное лицо окрасил румянец, она даже привстала на цыпочки, чтобы увидеть его в толпе, он прошел мимо, не поздоровавшись, однако же и Вера не стала нарушать молчания. Она, конечно, добилась поставленной цели, но отчетливо понимала, что хотела отнюдь не этого. Поле боя осталось за ней, но в этой их небольшой войнушке не нашлось места победе.

Постепенно дни снова стали наполняться серостью, правда, теперь она носила какой-то резкий оттенок, раньше это была обыкновенная скука, теперь же она превратилась в настоящую хроническую болезнь бытия. Иной раз Павел просыпался посреди ночи и не мог сориентироваться, какой сейчас день, не мог припомнить решительно ничего интересного из повседневной школьной жизни, она в свою очередь стала абсолютно пресной, и Павел приходил на занятия для галочки. Однако же в этом его состоянии была и оборотная сторона, иной раз ему было невыносимо плохо и одиноко, но и в этой боли было какое-то невыразимое упоение, он чувствовал, что в мире нет ничего такого, к чему он был бы привязан, не было ни единой родственной души. Были минуты, когда ему казалось, что он уже достиг дна своего одиночества, что, сорвавшись в пропасть, он не переломал себе спину и все еще может продолжать идти. Правда, в следующую минуту Павел отчетливо понимал, что идти ему больше некуда.